Мой странный внефендомный рассказ на конкурс квайданов. Пусть и тут тоже будет)
читать дальшеСередина лета привела за собой редкую жару. Ветер замолк, лесное зверьё попряталось в норы, даже духам было не до проказ - только люди ещё и шевелились.
Молодой ронин из Сацума по прозвищу Хё третий день пил на окраине Киото. Идти в Эдо - жарко, искать заработка здесь - муторно, деньги пока есть, отчего бы не отдохнуть? Этим вечером в компанию ему попался зажиточный крестьянин, лет тридцати или, быть может, пятидесяти - такие мало меняются с годами.
- Клянусь тебе, чистая правда! - начал собеседник после второй чашечки сакэ.
Хё не стал его останавливать. Хорошенькая служанка снова наполнила сакадзуки, и даже соберись дядька рассказывать про земельные дела, послушать его Хё был не прочь.
- Возвращался я домой - как раз прошлым летом дело было - вижу: на краю моста девочка сидит. Маленькая совсем, и пятой зимы не встретила. Хотел было мимо пройти, тут она меня как за полу схватит! "Дяденька, - говорит. - У меня завязочка дзори порвалась." А надо сказать, мы с женой всегда дочку хотели, только боги обошли милостью, не послали нам детей. Смотрю я: а дзори-то у малявки громадный, даже мне велик будет. Спрашиваю, зачем же ей такой, а она молчит, глазёнками хлопает да ножками босыми в воздухе болтает. Ну что тут поделаешь? Починил я ей завязку, поднимаю глаза - а девчонки-то и след простыл. Когда только успела? Бросил дзори на мосту, иду домой, а сзади чьи-то шаги, будто кто в пыли шаркает. Обернулся раз - никого, второй - снова пустая дорога. Ну, в жару и не такое почудится.
Вернулся я домой, а там жена меня корит: "Что ж ты дочке любимой гостинца не принёс?" а во дворе-то малявка давешняя играет. Завидела меня, давай "папа, папа!" кричать. Удивился я, жену спрашиваю, та говорит, мол лисицы тебя, старый, попутали, что Ханако не узнаёшь. Ну, и правда хвостатые виноваты - решил.
Так и стали жить втроём. Только дзори свой Ханако посреди двора положила, хотел было убрать - плачет. Месяц, другой всё хорошо было, а потом по ночам кто-то по дому стал бродить, и песни глупые какие-то поёт, жалобно так. Не Ханако, она рядом лежит, тихонечко так, будто и не дышит совсем. Как-то не выдержал я, встал: а дзори-то в соседней комнате стоит. Взял я его, вынес во двор, и снова лёг. Затихло всё, потом снова шаги чьи-то и песня дурацкая. А в комнате снова дзори лежит. Стал утром жену с дочкой спрашивать - не знают ничего. Ночью снова шум. Не выдержал я, на другое утро взял проклятый сандаль да и бросил его в реку. Дома налетает на меня Ханако, мокрая вся, как утопленница, с волос капает, и хохочет бешено. И всё "Папа, папа!" твердит.
И посреди двора снова старый дзори. Я уж его и в поле забывал, и продал однажды - а он всё ходит и ходит по ночам. У, проклятый! Одна радость - дочка моя. Не будь её, давно бы уж рехнулся. - почти на одном дыхании выпалил крестьянин.
Вечер клонился к ночи. Собеседник, кажется, так и забывший представиться, откланялся и куда-то пошёл. Хё задумчиво провожал его взглядом, чуя, что-то не так. А потом понял - и, говорят люди, с тех пор стал реже прикасаться и к сётю, и к сакэ. Рядом с крестьянином, черпая дорожную пыль, шаркал громадный старый дзори.